Гипертония в блокадном ленинграде

Прошло 67 лет со дня снятия блокады Ленинграда, но внимание к ее истории не уменьшается. Выходят все новые и новые исследования, посвященные  разным аспектам истории обороны города, но тема  здравоохранения и санитарных последствий  войны и блокады до сих пор не получила должного развития в трудах историков медицины. Сложилась традиция сводить последствия блокады к разрушению промышленности, городского хозяйства и культурных ценностей, традиционно не одобрялись попытки исследователей уточнить численность жертв блокады. Если раньше это происходило из-за запрета темы, то теперь связано с ее неразработанностью. В то же время мировая научная общественность, обеспокоенная угрозой возможных  глобальных потрясений и бедствий, проявляет все больший интерес к опыту медиков Ленинграда. Сегодня задача ученых состоит в том, чтобы углубить изучение материала, который дала блокада города, и по возможности продолжить исследования санитарно-гигиенических последствий осады, как непосредственных, так и отдаленных во времени.

Деятельность медиков в блокадном Ленинграде помогла спасти жизни тысяч людей и приобрести опыт борьбы с голодом в чрезвычайных условиях. Было сделано так много, что неспециалисту в вопросах медицины трудно оценить результаты этой работы. Врачи одновременно лечили больных,  когда те уже не могли сопротивляться болезням, и вели научные исследования: изучали типичные  болезни военного времени, особенности заболеваний, характерных для мирного времени,  патологию внутренних органов у раненых.

Кроме трудностей жизни в блокадном городе (голод, отсутствие тепла и электричества, воды, неработающая канализация, артиллерийские обстрелы и бомбежки) присутствовали и другие проблемы: многим больницам и клиникам научно-исследовательских институтов пришлось работать не по своему профилю, так как подавляющую часть пациентов составляли больные дистрофией.  В январе 1942 г. число больных превысило «штатное число коек» и большую часть из них составляли люди, умиравшие от истощения. Опытным хирургам, отоларингологам, фтизиатрам, окулистам приходилось «переквалифицироваться»  в терапевтов.  Кроме этого, менялись и сами болезни: с одной стороны, истощенный голодом организм человека иначе реагировал на заболевания, привычные для мирного времени. Атипичное, неузнаваемое течение заболевания при катастрофической недостаточности лабораторных исследований ставило врачей в затруднительное положение и имело тяжелые последствия. С другой, — появились болезни, которые в условиях мирного времени встречались редко (цинга, скорбут, авитаминозы и т.п.) и только в период блокады  получили значительное распространение. Также выросло число военных (обстрелы и бомбежки) и бытовых травм, наблюдались обширные некрозы кожи, язвы конечностей.  Многие случаи язв были результатом истощения и отеков и проходили очень тяжело, имелись смертельные исходы. Часто люди, пережившие блокаду, упоминают об исчезновении целого ряда болезней.  При этом они называют аппендицит, холецистит, язвенную болезнь желудка, ревматизм, малярию, иногда простудные заболевания. Ученые и практические врачи, работавшие в осажденном Ленинграде, отмечали, что в период блокады заметно реже встречались такие распространенные заболевания, как грудная жаба, инфаркт миокарда, сахарный диабет, базедова болезнь.  Многие типичные сердечно-сосудистые заболевания мирного времени, например, ревматизм, стали встречаться значительно реже, другие, такие как остро развивающиеся формы гипертонической болезни, – наоборот, чаще.

Снижение в годы войны заболеваемости ревматизмом медики объясняли  разными причинами. В частности, понижением «реактивности микроорганизма вследствие значительных и длительных нарушений питания» и атипичным, вялым течением болезни.  Однако заводские врачи не могли полностью согласиться с мнением врачей-исследователей: они опирались на материалы, взятые из разных источников. Клиницисты «вычисляли свои показатели» по данным на больных, госпитализированных в клиниках и больницах. Но дело в том, что в период блокады все места в больницах были  заняты больными алиментарной дистрофией. Попасть в стационар было трудно и, если туда брали, то только с очень тяжелой формой ревматизма, с острыми ревматическими атаками или нарушением сердечной деятельности. Поэтому процент больных ревматизмом, лечившихся в стационарах, был очень низок, что и приводило к искажению сведений. Что же касается данных сотен промышленных предприятий, на которых регистрировались «десятки тысяч больничных листков, полученных рабочими как в амбулаториях и поликлиниках, так в больницах и клиниках институтов Ленинграда», то согласно им, ревматизм как нозологическая форма болезни в годы войны не исчезал.

В структуре заболеваемости в период с 1942 по 1945 гг. наблюдался рост числа сердечно-сосудистых заболеваний.  Но увеличение числа пациентов с этой патологией в большей степени проявилось  не в период наиболее сильного голода, а значительно позднее. Сотрудник Ленинградского научно-исследовательского института гигиены труда и профзаболеваний И. Г. Липкович в 1946 г. писал в работе «Санитарные последствия войны в области гигиены труда»: «Когда решались судьба Родины и жизни самих ленинградцев, сознательный импульс позволил подавлять легкие нарушения функции нервной системы в части их внешнего проявления». Он подчеркивал, что в тяжелых условиях блокады человек был целеустремлен, его внимание сосредоточено на работе, где все его мысли, знания и энергия направлялись на скорейшее достижение победы. «Но как только фашизм был разгромлен, импульс, тормозящий проявления патологических нарушений со стороны нервной системы, исчез, и у части населения организм реагировал тяжелой реакцией нервной системы. То, что накапливалось исподволь <…> и незаметно в течение длительного периода, проявилось после победы».

Читайте также:  Панические атаки и гипертония

Нервно-психическое, а также физическое перенапряжение, неизбежно сопутствующее войнам, способствовало развитию функциональных болезней сердца, которые в разное время и во многих странах были описаны под названиями «возбужденное сердце солдата», «синдром усилия», «синдром эмо­ций», «невроз сердца» и служили причиной увольнения из армии десятков тысяч людей. Однако Н. А. Куршаков (1944) не обнаружил этого заболевания у солдат Советской Армии, а при проведении Т. С. Истамановой углубленной разработки историй болезней нейро-циркуляторная астения была выявлена лишь в 3,8% всех случаев сердечно-сосудистых заболеваний в действующей армии, что, по мнению автора, было обусловлено высоким боевым духом и хорошей физической подготовкой солдат.

В то же время, несомненно, возросла заболеваемость облитерирующим тромбангиитом, что, по мнению М. И. Хвиливицкой, было обусловлено совокупным воздействием перенапряжения,   охлаждения   и   курения.

Наблюдения военных лет подчеркнули роль хронических легочных заболеваний как причины недостаточности кровообращения («легочное сердце»), привлекли внимание к разработке этой важной проблемы кардиологии и подтвердили наличие тесной функциональной связи аппаратов дыхания и кровообращения, на что указывал Г. Ф. Ланг. Данные клинического наблюдения, электрокардиографического и рентгенологического исследования привели А. Г. Дембо к выводу, что в основе недостаточности кровообращения лежат дистрофические изменения гипертрофированного, а иногда и неуспевшего гипертрофироваться миокарда. Эта проблема была всесторонне обсуждена на XIII Всесоюзном съезде терапевтов в 1947 г. На съезде было отмечено, что проведенные в годы войны исследования советских терапевтов внесли ценный вклад в кардиологию, которая в 60-е годы организационно оформилась в качестве научной клинической дисциплины. Следует отметить, что терапевты в это время пользовались главным образом номенклатурой и классификацией болезней аппарата кровообращения, разработанной Г. Ф. Лангом и принятой XII Всесоюзным съездом терапевтов, что позволяло сопоставлять материалы.

Но особое место среди заболеваний блокадного времени заняла гипертония. В тяжелых условиях весны 1942 г. первые сигналы тревоги подали окулисты, затем медикам почти всех специальностей пришлось в повседневной практике сталкиваться с этой проблемой.  Учеными, в частности, М. В. Черноруцким, был отмечен значительный рост, начиная с 1943 г., госпитализаций в связи с гипертонической болезнью. Сотрудники клиники Г. Ф. Ланга, работавшие на фронте во время войны – Б. В. Ильинский, И. С. Канфор, обнаружили, что частота гипертензии у бойцов и офицеров прифронтовой полосы была в 2 раза более высокой, чем у бойцов и офицеров тыловых частей. Ученые З. М. Волынский, И. И. Исаков обследовали сразу после окончания войны и еще через 5 – 10 лет более 40 000 жителей города. Оказалось, что у лиц, вернувшихся с фронта, частота гипертензий превышает таковую в контроле в 2 – 3 раза; у переживших блокаду, но не страдавших алиментарной дистрофией – в 1.5 раза; а у лиц, перенесших дистрофию, – в 4 раза. Таким образом, и психоэмоциональный фактор, и дистрофия сыграли центральную роль в беспрецедентном росте гипертонии в Ленинграде.

Этот факт стал подтверждением нейрогенной теории происхождения гипертонической болезни Г. Ф. Ланга, сформулированной им еще до войны. На основе детального анализа клинических, патологоанатомических и гистологических данных ученый убедительно доказывал  первичность функциональных нарушений в механизмах развития гипертонической болезни, отмечая, что морфологические изменения появляются позднее. Основным этиологическим фактором гипертонической болезни он считал повторные острые или длительные перенапряжения нервно-эмоциональной сферы отрицательными и неотреагированными эмоциями, которые способны вызвать нарушения функции высших нервных регуляторов артериального давления в коре и подкорковых центрах головного мозга со склонностью к повышению возбудимости этих центров и, соответственно, к усилению прессорных сосудистых реакций.

Итак, мы очень коротко и в самой общей форме рассказали о трудностях, которые стояли перед медицинскими работниками в осажденном Ленинграде. Преодоление этих трудностей в борьбе за жизнь ленинградцев требовало и от медиков-исследователей, и от врачей-практиков колоссального напряжения сил. В современных условиях задача  изучения медицинского аспекта блокады стоит в первых рядах проблем, ожидающих глубокого исследования. В этой связи следует отметить, что в стенах ФГУ «ФЦСКЭ им. В. А. Алмазова»  ведется подобная работа:  продолжается изучение «ленинградской блокадной гипертонии»;  совместно с Князь-Владимирским собором ведется поиск информации о  погибших в годы блокады врачах, наших земляках.

Автор статьи: Г.А. Фафурин. Автор благодарит д. и. н. А. Р. Дзенискевича за помощь в работе над материалом

Читайте также:  Какие таблетки надо принимать при гипертонии

Источник

Продолжаю тему блокадных дневников.Начало здесь:

Вот автор журнала пишет:
Интересный факт: весной 1942 года был введён запрет на термин, т.е. врачам было предписано не писать про смерть от дистрофии (истощения), а также не выписывать освобождения от работы на основании указанного. Нужно было повышение производительности труда — вот и повышали…

Начнем с запретов. Один услышал, и не понял, но передал другому. Другой  записал дневник и передал последующим поколениям. Вот так и появляются мифы,снованные, вроде как, на первоисточниках.

Первый логичный вопрос — зачем скрывали смерть от истощения, если голод был общеизвестным фактом?  И от кого?
И какая выгода власти в том, чтобы убеждать родственников в том, что человек умер не от голода, если он все равно умер?
Или все же он мог умереть от чего-то другого?

Ответы на вопросы опять дает Ольга Ивановна Базан.

В начале блокады люди гибли в основном от травм, а в дальнейшем — от голода, вызывавшего алиментарное истощение.

Первые случаи смерти от алиментарного истощения среди гражданских лиц зарегистрированы в октябре 1941 года, среди военнослужащих – в середине ноября 1941 года, после чего кривая смертности круто взлетела вверх, достигнув своего максимума в феврале, а с конца февраля пошла на снижение, сначала очень быстрое, потом постепенно более пологое, и это продолжалось до ноября 1942 года. <…>

Патология истощения была неоднородна. Ее можно условно разделить на четыре периода…Первый период , период острого голода, охватывает ноябрь-декабрь 1941 года и начало января 1942 года.

Второй характеризуется вспышкой дизентерии и авитаминозов и охватывает конец января , февраль и март 1942 года.
На третий период –апрель, май, июнь 1942 года – наложила отпечаток вспышка тяжелейшего блокадного туберкулеза.

И, наконец, четвертый – лето и осень 1942 года – это период выхода из патологии истощения.
Смерть военнослужащих от неосложненного алиментарного истощения наблюдалась только в первом периоде патологии истощения и составляла  всего 14% всех  умерших, включая случаи с охлаждением –5-6% и острой сердечной недостаточности  — 2%, остальные умирали от присоединившейся очаговой пневмококковой пневмонии. Пневмония часто являлась непосредственной причиной смерти на протяжении всей патологии истощения.”

То есть, люди умирали не от того, что они были истощены, а от того, что их болезнь не проявлялась и их от нее не начинали  лечить вовремя.

Истощение изменило проявления и течения присоединившихся болезней,  пишет Базан.

Изменились симптомы, врачам было трудно поставить диагноз. Для  того, чтобы это понять и найти новые способы диагностики и борьбы с болезнью, понадобилось время и огромные усилия клиницистов и патологоанатомов.

Вот, что сказано о дизентерии.

“ Характерные симптомы отсутствовали, и поносы у истощенных расценивали, как “голодные поносы”…., больные не были изолированы, не получали соответствующего лечения. Но при первых же вскрытиях истощенных поносами патологоанатомы установили  диагноз дизентерии. Срочно были проведены все противоэпидемические мероприятия. Лишь спустя  пять месяцев, когда восстановилась работа бактериологических лабораторий, диагноз дизентерии был подтвержден бактериологами.”

Изменилось течение туберкулеза, он маскировался под грипп, тиф или пневмонию.

Для того, чтобы понять ситуацию

“врачи активно посещали вскрытия, проводили клинико-анатомические сопоставления , и диагностика туберкулеза стала улучшаться”

Гипертония протекала настолько скрытно, что не была вовремя выявлена не только клиницистами, но и патологоанатомами. С июня 1942 года стало нарастать количество больных с недостаточностью сердца.

Если до войны таких больных был 3-4%, то теперь их стало 10, потом -20, 40, 50%. При этом ни лечащие врачи, ни патологоанатомы не подозревали, что причина этого – гипертония. Первыми диагноз установили окулисты, выявив у больных с недостаточностью сердца спазм сосудов сетчатки глаза. Тогда стало ясно, что сердечная недостаточность – осложнение гипертонии.
Спазм сосудов создавал трудности в работе сердца, в результате чего обычно происходило увеличение массы сердца, как компенсация нагрузки. Однако сердце голодающего теряло во время голода одну треть и увеличиваться не могло, в результате развивалась недостаточность, что сначала и сбивало с толку. Давление при такой гипертонии часто бывало в норме, и лишь иногда колебалось.
Ко всему прочему, такой болезнью стали заболевать отнюдь не старые люди, средний возраст заболевания понизился .

А еще были инфекционные заболевания.

В истории войн люди в осажденных городах погибали от голода и эпидемий. Однако, в целом, как пишет Базан, эпидемиологическая обстановка в городе была благополучной.

Это не значит, что не было вспышек эпидемий, это означает, что инфекция вовремя обнаруживалась,  и принимались меры по предотвращению ее распространения.

“Казалось бы, в Ленинграде все было уготовано для вспышки эпидемий сыпного и брюшного тифа. Особенно тяжелые условия создались зимой 1941-1942 годов. Вышли из строя водоснабжение и канализация; нечистоты стекали в ленинградские реки, а вода этих рек была одним из источников водоснабжения города и фронта. Вторым источником питьевой воды был талый  снег, и он тоже был пропитан нечистотами.
Среди гражданского населения наблюдалась вшивость, в город нагрянули полчища крыс…”

Читайте также:  Скачать книгу месник избавиться от гипертонии навсегда

Тем не менее, отмечает Базан, распространения эпидемии не последовало. И это было не чудо.

“…чуда не было. Была организованная, глубоко продуманная , героическая совместная работа санитарно-эпидемиологических служб- как военных, так и гражданских. “
А службы работали в тесном контакте с руководством города…и город реагировал  и удовлетворял их требования. Борьба с эпидемиями – это тоже фронт, его передний край.
Проводилась массовая иммунизация и вакцинация населения и войск…был введен строгий карантин прибывающих в город…Несмотря на трудности, открывались санитарно-пропускные пункты, дезинфекционные камеры…проводилась  борьба  с вшивостью, борьба с крысами ( их заражали крысиным тифом)…Лихорадочные больные немедленно увозились в больницы как автотранспортом, так и вручную силами дружинниц.”

Да-да, девушки-дружинницы рисковали жизнью, таская вручную лихорадочных больных. и не думали о том, как пишет автор журнала, что школа, университет, полноценная занятость, старый образ жизни — всё скукожилось, отмирало.

Брюшной тиф так и не разразился, пишет Базан, что говорит о стойкости иммунитета населения, которому ежегодно от тифа делали прививки, а вот прививка от дизентерии оказалась не столь эффективной. Эпидемия гриппа вируса В оказалась массовой, но слабой, протекала нетяжело.
Среди детских заболеваний  преобладала корь, зато заболевания скарлатиной снизилось по сравнению с  показателями мирного времени в десять раз.
А вот заболевания детей дифтерией начались в конце 1941 года, имели массовый характер, высокий летальный исход, и начали спадать лишь в 1943 году, параллельно с нормализацией питания.

Теперь становится понятно, что помимо смерти от истощения в блокадном Ленинграде была еще масса других причин, чтобы умереть.

Правильно поставленный диагноз давал надежду истощенным людям на жизнь и  продолжение борьбы.

“Если в первый период, когда вся патология была всецело связана с голодом, диагноз “алиментарное истощение” был правильным и единственно возможным, то при его осложнении дизентерией и туберкулезом становилось неясным, как учесть эти болезни.

Между алиментарным истощением и инфекционной болезнью была тесная патогенетическая связь; одно из них способствовало развитию другой, меняло ее течение, морфологическое проявление, исходы. Нельзя было разрывать эти процессы.

В связи с этим ведущими специалистами города-фронта была разработана новая номенклатура болезней, допускавшая комбинированные, сочетанные формы. Эта новая номенклатура была рассмотрена на совещании патологоанатомов, терапевтов, инфекционистов, на научно-практических конференциях разного профиля и уровня…такая трактовка повышала ответственность враче –клиницистов за своевременную диагностику осложнений.

Ну вот, и все стало на свои места, понятно, что запретов без причины не бывает, и причина — вполне разумна, направлена на спасение жизней.
Но если думать, что единственной целью советской власти было уморить свой народ, такие простые объяснения в голове просто не укладываются.

Так же, как и нежелание давать голодающим возможность освободиться от работы автор объясняет необходимостью повышения производительности труда.

Или нужно было, чтобы каждый человек был при деле? — задаюсь вопросом  я.
Чтобы не

лежать в комнате, в кровати, без сил и страшно страдая от голода. и ожидая смерти.
В  блокаду каждый должен был иметь свое дело, оно заставляло двигаться, отвлекало от дурных мыслей, заставляло работать мозг, не становиться овощем. Тот кто не мог его найти, не мог себя заставиь сопротивляться , оказывался за бортом.
Потому слово дистрофик стало приобретать смысл «слабак», а не колхозник.

Вообще, фраза «Дистрофик» стало ругательством вместо довоенного «колхозник». очень четко характеризует автора по классовому признаку…и напоминает о гарвардской исторической школе, где слово «колхозник», действительно, всегда воспринималось и упоминалось, как негативное явление в истории СССР.

Но как можно представить себе миллионы ленинградцев, вышедших из деревни и сохранивших с родственниками-колхозниками, на тот период, тесные связи , что это слово было ругательством?

Итак, по словам Ольги Ивановны Базан, в  блокадном Ленинграде была создана новая глава медицинской науки – патология истощения.
Была собрана база данных, которые могут быть полезны для современной науки и для врачей-практиков. Многие накопленные данные еще ждут своих исследователей, нет пока четких ответов на многие вопросы, например, почему отступили одни болезни, но резко проявились другие.

Но Гарварду это не интересно, у Гарварда другие цели.

Ленинградская блокада длилась 900 дней, я постараюсь продолжить писать о ней в течение 9 дней.

Продолжение следует

Источник